Евгений РОЙЗМАН: о политической карьере, Иреке Ялалове, культуре и красивых человеческих поступках - новости Уфы и Башкирии

Интервью на ГорОбзор.ру с экс-главой Екатеринбурга, основателем Фонда «Город без наркотиков», Благотворительного фонда Евгения Ройзмана, поэтом, писателем, коллекционером.

- Кажется, Вы стали больше улыбаться в последнее время, судя по вашему Инстаграмм. По какому поводу такое хорошее настроение?

-  Слушайте, когда ты глава полуторамиллионного города и на протяжении пяти лет ни на одну секунду не выключаешь телефон, каждую свободную минуту отслеживаешь что, где происходит, мониторишь настроения, смотришь, что происходит в соцсетях, а там просто гигантская переписка идет. Ну, у меня в личку Фейсбук, Твиттер – то есть то, что я сам мониторю, а у меня 15-20 обращений в день, плюс Вконтакте за меня мониторили, плюс почта личная, плюс официальная почта, Вы не представляете какой это объем. И вот в большей части все равно там по ситуации надо реагировать. Потом, ты все время отсматриваешь новости, которые касаются города – там встали трамваи, там канализацию прорвало, там еще что-нибудь, - на самом деле это гигантское совершенно напряжение. И первый же день, когда я сказал, что слагаю с себя полномочия, то есть это огромный такой камень с души упал, потому что я сделал все, что мог. Я достоял, я сделал все возможное для своего города и моя совесть чиста и поэтому я могу себе позволить улыбнуться и эта улыбка не кривая.

Я сделал все, что мог. Я вижу результаты своего труда. И то, что меня за это время не посадили, не убили, потому что я вышел практически без потерь из этой ситуации, в общем-то, оставил по себе достаточно, но, во всяком случае, это то, что меня успокаивает и радует.       

- Прошло чуть больше месяца как Вы ушли в отставку с поста главы Екатеринбурга. Есть ли сожаления о пяти годах своей жизни во власти?

- Нет, нет. У меня нет сожаления. Во-первых, я же историк, исследователь. Я за эти годы очень много узнал о своем городе, просто расширил представление, кругозор о, собственно, Екатеринбурге. Я понял многие вещи – как управляется город, и у меня прошел страх. Я понимаю, что в любой ситуации я смогу управлять городом, подобрать команду, знаю, на кого можно рассчитывать, каких ошибок нельзя делать на старте, это невероятный опыт. Допустим, тот опыт, который я получил в свое время в Государственной думе и тот ряд контактов – он мне помогает уже на протяжении многих лет. И здесь та же самая история. И потом, я же далеко не ухожу. То есть я никуда не деваюсь, когда мне говорят: «Чем Вы будете заниматься?». Чем? Жить буду. Это мой город и я не деваюсь никуда. То есть если я увижу, что городу нужен и если к этому времени еще сохранятся какие-то выборы, я снова их выиграю. На самом деле мне хорошо, я очень доволен. Я никогда в жизни не отдыхал, я не помню ни одного случая в жизни, чтобы я отдыхал целый месяц. Мне нравится.

- Вы сказали про страх и про ошибки и вспоминается Ваша фраза: «Хочу сказать тем, кто сегодня собирается идти на какие-то должности: зайдя внутрь, Вы увидите, что все выглядит совсем иначе. Вам придется очень быстро перестраиваться, подстраиваться или сопротивляться, привносить что-то свое». С чем Вы сами справлялись легко, а что давалось с трудом?

- У меня есть проблема своя личная – я не умею увольнять людей. Мне сложно это. Особенно <увольнять> людей, которые со мной работают. И у меня есть, как сказать, свои приемы в этих ситуациях. Как действовать в ситуациях, когда человек явно начинает тормозить и надо идти дальше. А увольнять мне трудно. Вот это вот мой минус серьезный.

- Что Вы делаете в такой ситуации?

 - Ну, не, что я сейчас буду все рецепты… На самом деле я сказал очень серьезную вещь. Потому что надо все время следить за своей риторикой, как бы ты не критиковал своих предшественников, в какой бы ты обличительный раж не входил, нельзя сжигать мосты. Потому что ты сейчас можешь все что угодно думать.

У меня была ситуация, когда я предыдущего мэра ну только не пинал. И когда я попал в такую же ситуацию, когда вдруг город заваливает снегом, который тут же тает, а на улицах слякоть по колено – я понимал, что он чувствовал в такие моменты, этим же пытались все пользоваться сразу же. То есть для нас эта ситуация политическая абсолютно. Я понимал, что он, бедолага, какие чувства испытывал и реально ничего не мог сделать. И с этим просто невозможно ничего сделать, когда город 7 месяцев в году находится под снегом, - такие периоды будут всегда, и весной, и осенью. По-другому не будет никогда. Когда какой-нибудь умник начинает говорить: «Вот, неужели нельзя ливневку сделать?!». То есть я сейчас могу объяснить, почему нельзя сделать ливневку. Почему это не получится вот сейчас, в обозримое время, почему это самое дорогое удовольствие именно вот ливневка. Вообще, ливневка рассчитывается на 40 минут дождя, а дальше уже ни одна ливневка не справляется.

Я понял, как убирается город. А при мне город стал убираться лучше, это знают все, с одной стороны. В первое время я сам выезжал на уборки и смотрел, а потом один умный Евгений Ефимович Липович  (бывший вице-мэр Екатеринбурга, - ред.), который не чиновник, а пришел на эту должность из бизнеса, он мне один раз так просто объяснил. Он говорит: «Вот, Женя, у меня есть 100 рублей, на 100 рублей я могу убирать город два раза в неделю. Если у меня будет 200, я буду убирать 4 раза в неделю. Если у меня будет достаточно денег, можно будет каждую снежинку отлавливать, чтобы она до земли не долетала».

Потом я понял, что происходит с бюджетами городов. Просто надо понимать одну вещь. Обыватели, жители городов зачастую не понимают. Они говорят: «Неужели вот нельзя сделать дорогу?». И им надо честно сказать: «Нельзя это сделать, потому что сделать так, как вы хотите, нужны совершенно другие деньги. У города нет денег». Первая мысль обывателя: «А, все разворовали». И тебе будет очень сложно объяснить, тем более, если ты не назначенный, ты избранный, ты должен с людьми разговаривать напрямую глаза в глаза постоянно. Я сейчас попытаюсь вам сформулировать просто для понимания. Бюджеты наших городов-миллионников  в разы меньше, чем бюджеты подобных городов на Западе. В разы меньше. Не просто в разы. Допустим, у Екатеринбурга годовой бюджет полмиллиарда евро на полуторамиллионный город.  Бюджет города Гетеборга (город на юго-западе Швеции, - ред) – второго города в Швеции, где 600 тысяч население – 3 млрд евро. Я разговаривал с мэром Гетеборга, который спрашивает: «А у Вас?». Мне по идее надо сказать, что на полуторамиллионный город полмиллиарда. Но по совокупности там получается достаточно серьезная разница. Допустим, бюджет города Хельсинки (столица и крупнейший город Финляндии, - ред) – на 600 тысяч населения бюджет 4,5 млрд евро. А у нас на полтора миллиона - полмиллиарда.  Вот есть разница, да? Бюджет города Стокгольма – на 900 тысяч населения 4,2 млрд евро, приблизительное соотношение как с Гетеборгом – в 15раз, с Хельсинки в 20 раз. Я с вами разговариваю и говорю то, что знаю точно. Я разговаривал с мэрами этих городов и в этом разбираюсь. Вот такие бюджеты, как в Праге, польских городах, такие города, как допустим, Краков, - раз в шесть больше. Поэтому, когда говорят: «Вот они делают». Да, они делают. Но самая досадная для меня ситуация была, когда я столкнулся в Японии, город Кобе – он тоже полуторамиллионный – у них бюджет 15 млрд долларов. То есть по тем временам у нас разница была в 30 раз. Если бы у нас было на 30% больше, мы бы и метро строили и никого бы спрашивали. И вот попробуй это все расскажи своим избирателям.

Почему изнутри выглядит все совершенно иначе, чем снаружи. Я вот сижу, веду прием, ко мне приходит человек, вроде адекватный и говорит: «Женя, они все украли». Я говорю: «Кто?». Он: «Они». Я говорю: «Что украли?». Он: «Все украли». Я: «Ааа, ну понятно. Ну, вы уточните, конкретизируйте». Когда я шел туда и понятно, что когда ты работаешь с избирателями, с людьми, которые за тебя голосуют, ты слушаешь, что они говорят, ты с этими настроениями. Когда ты попадаешь вовнутрь, ты вдруг с удивлением обнаруживаешь, что внутри работают те люди, которые здесь родились и выросли, так же как и ты, которые точно также учились в институтах, которые в городе все друг друга знают, ездили в одни стройотряды. Часть со мной учились в университете. Когда ты на них смотришь, понимаешь, что ничего не украли, что это какая-то совершенно другая история, что проблема где-то в другом. Потом начинаешь понимать, что из бюджета просто украсть невозможно при той системе, которая сейчас существует. Есть механизмы какие-то, но они не внутри бюджета лежат. Это по-другому делается. И понимаешь, что чиновничество как класс, пожалуй, один из самых зашельмованных. Смотришь на ситуацию уже по-другому и понимаешь, что где-то уже надо просто заступиться, попытаться людям объяснить, что происходит на самом деле. Но людям нравится слушать то, что им нравится. И ты с этим тоже столкнешься и самое главное - есть очень серьезная вещь: нельзя идти на поводу у своих избирателей. И если встает вопрос – говорить то, что нравится твоим избирателям или говорить правду – то, конечно, надо глубоко вздохнуть и говорить правду, даже если она не нравится твоим избирателям.  Вот они именно из-за этого за тебя голосовали, чтобы ты мог говорить так, как оно есть на самом деле. С другой стороны, нельзя обижаться на завышенные требования, вообще нельзя обижаться на людей, избирателей. Чем сильнее завышаются требования, тем больше отдачи от власти. Чем сильнее люди умеют отстаивать свои интересы, декларировать требования, пусть даже завышенные, тем больше власть вынуждена этим требованиям соответствовать. Но тоже надо за этим следить.

В общем, очень много уроков, очень много надо знать, самое главное, я вот недавно написал, когда кто-то говорит, когда кто-то пытается людям заколотить мысль, что нужен крепкий хозяйственник, в этом сразу есть лукавство. Крепкий хозяйственник – это завхоз, который раздает метлы и лопаты. Главой города должен быть человек, имеющий серьезный жизненный опыт, обладающий широким кругозором и видением, стратегическим мышлением, у крепкого хозяйственника не бывает стратегического мышления. Когда говорят «крепкий хозяйственник» - это, как правило, когда пытаются пропихать какого-то человека, который будет перекладывать плитку и никуда не лезть. Главой города должен быть человек, которого избирают жители этого города. Это основа местного самоуправления. И этот человек должен быть подотчетен жителям, а не тому, кто его назначил. Вот в чем суть местного самоуправления – через него, через своих избранников, жители могут влиять на городскую политику. Через назначенцев влиять на городскую политику влиять невозможно.

- Что можете назвать из того, что Вам давалось легко?   

 - Что мне легко давалось? То, что я умею делать лучше всего. Контактировать с людьми, возбуждать городской патриотизм, решать какие-то вопросы именно за счет возбуждения городского патриотизма, потому что при наличии городского патриотизма многие проекты решаются значительно проще. И обсуждение стратегического плана города, у нас был очень сильный проект, когда мы сумели предложить жителям обсуждение благоустройства города, потом книга была «100 мыслей о Екатеринбурге» очень серьезная. То есть максимальное вовлечение жителей города в принятие решений. То есть вот это у меня получается. Прямой контакт с жителями получается.

У меня есть еще одна вещь, которая наработалась раньше. Я умею систематизировать. И когда люди идут с определенными проблемами, то, в конце концов, я начинаю искать системное решение. В данном случае мне, конечно, не хватало того, что я не субъект законодательной инициативы, но у меня появилось понимание в принципе и для меня было бы такое логичное продолжение политической карьеры – зайти в Государственную думу и там предложить ряд своих решений. Ну, всему свое время, я никуда не тороплюсь.    

- В политике есть фраза: «Чем Выше поднимаешься, тем больнее падать». Что оказалось сложнее для Вас: подниматься вверх или падать?

 - А я не падал никогда. Я всегда оставался самим собой. Мне мои должности не давали ничего такого, чего бы я не мог добиться без них. Поэтому я от своих должностей не зависел. Мало того, самые серьезные вещи в жизни мне доводилось делать, создавать в те годы, когда я вообще никаким ресурсом не обладал. Поэтому для меня каждый раз, когда я ухожу из политики, из власти, для меня это такой элемент свободы, это в свое удовольствие.

- Есть ли в политике сейчас некая вершина, к которой Вы сейчас двигаетесь?

 - В принципе, я сделал то, что я хотел. Есть вещи, которые я умею делать лучше других, но в силу каких-то обстоятельств, я там не востребован. Хотя я доказал и создавал прецеденты для всей страны, что я действительно умею это делать лучше. Но я же никуда не тороплюсь, я все равно продолжаю свою работу. Я же каждый раз выстреливал в политику при определенных обстоятельствах. То есть у меня создавались такие обстоятельства, что я понимал, что мое присутствие необходимо. Сейчас если таких обстоятельств не будет, я совершенно спокойно буду заниматься исследовательской работой, научной работой, популяризацией, книги буду издавать. 

- Ваша фраза: «Должность главы декоративная, но я-то не декоративный». Расшифруйте, что это значит.

 - Эта должность по большей части представительская такая. Но, я ее использовал максимально во всех аспектах и даже представительские свои такие функции, я использовал максимально для установления добрых и дружеских отношений для развенчания каких-то мифов, касающихся России, и для контакта со всеми нашими соседями. Моя задача была именно такая: то есть здесь, через этот музей прошли все дипмиссии. Здесь собирались и дипломаты, и представители, и послы приезжали, они знают, что Екатеринбург – это открытый, европейский город.      

- Некоторые эксперты считают, что Ройзман – «одиночка без политической базы» и именно поэтому властная система сделала все для того, чтобы избавиться от Вас. У вас есть ответы на вопросы: куда, зачем и с кем идти сейчас в политике?

 - Смотрите, я брезгливый. Просто брезгливый. Поэтому мне проще опираться непосредственно на людей. Непосредственно на избирателей. Мне не нравятся все партийный дела. Я несколько раз столкнулся, меня чуть не стошнило.

- Что Вы имеете в виду? «Единую Россию»?

- И про «Единую Россию» в том числе, у меня был опыт и со «Справедливой Россией» и еще несколько раз. Я как только вижу эту возню, она такая мышиная возня, тараканьи бега, мне это все не нравится. Поэтому мне гораздо проще опираться непосредственно на избирателей. Тем более мне 55 лет и я в этом городе родился и вырос. Я думаю, что всем в городе, кому понадобится мой мобильный телефон, все его найдут. Контакты со мной самые простые. Мне для этого не нужны посредники. Мне не нравится все это партийное строительство, партийная возня. И еще один момент: человеку, которого избирали, они могут посмотреть в глаза. Партии посмотреть в глаза не получится. Поэтому да, я от их дистанцируюсь, от этого разного партийного чиновничества, они от меня дистанцируются, но это политика. Есть какие-то ситуации, когда им со мной по пути, мне с ними по пути, потому что ряд позиций, когда ты не можешь выдвигаться вне партий. Хотя я считаю, что надо оставлять одномандатные округа, чтобы уходили в Государственную думу непосредственно от избирателей, а не по партийным спискам. Но, что имеем – то имеем. Про меня много говорят, но когда доходит до дела, я иду и выигрываю. Про меня уже столько раз писали - «политический труп», «скинули с арены», я к этому так спокойно отношусь. Дебилам главное не мешать. Вот это вот основной принцип, когда ты работаешь. Но есть еще один принцип – для меня спасение всегда в работе. Когда начинается со всех сторон, то спасение в работе. Очень хорошо сформулировал Веллер: «Дело надо делать, а не говно коллекционировать». Видимо, после этого я про себя ничего не читаю. Поэтому мне нормально. Я умею выживать в этих условиях.             

- После отставки Вы вновь активно начали заниматься благотворительностью, продвигая собственный фонд. Почему это так важно для Вас?

-  Государство оставляет огромные ниши, не закрывает их, огромный ряд проблем. Надо понимать, что у нас тяжелейшая ситуация с медициной, у нас тяжелейшая ситуация с детской медициной, у нас закрываются больницы. Сначала их закрывали в деревнях – больницы, потом фельдшерские пункты, потом стали закрывать все. Теперь в районах закрывают. Сюда, в Екатеринбург, огромный поток идет людей, потому что на местах нет ничего.

Допустим, я столкнулся сам с историей, которая меня просто шокировала. Я же сам отсюда родом, у меня все мои живут в деревне. У нас в деревне сначала была больница с грязелечебницей. Сначала убрали грязелечебницу, потом убрали больницу, потом убрали фельдшерский пункт, вообще все убрали, потом убрали и скорую помощь, у нас последняя оставалась. И теперь у нас, если с кем-то что-то случилось, везут в район, а в районной больнице в Артемовском, если у человека инсульт, его отправляют в Алапаевск, а если у него инфаркт, то его отправляют, там, в Вербит или Байкалово. Это дико вообще не нормально. Есть куча районов, где вообще убрали больницы.  Просто убрали. И у нас ситуация очень тяжелая. В свое время один умный человек сказала: «Давайте по-другому». Давайте операции для детей будем финансировать из бюджета, а на футболистов собирать через смс, через соцсети. Я считаю, что это разумно, это не лишено смысла. 

Государство оставляет ниши, которые надо закрывать. С одной стороны, можно смотреть, как государство захлебывается, деньги тратит на бомбежки Сирии, а это же нашими деньгами бомбят, на конфликт в Украине, на разные фейерверки, типа Сочинской Олимпиады, можно спокойно смотреть, критиковать, ругаться, а можно попытаться что-то сделать. Потому что люди живут здесь и сейчас. Все, я понял, что есть ниши, которые просто надо закрывать. В свое время я столкнулся с тем, что в бюджете нет денег, не предусмотрены, а люди идут ну просто со своими бедами и был создан Фонд Ройзмана специально, чтобы помогать людям в безвыходной ситуации. Потом потихонечку мы взяли на себя хоспис. То есть государство на себя взяло одну часть – помещения, зарплаты, мы взяли на себя где-то оборудование,  питание внебольничное. Чтобы было понятно, в больнице человека, которому предстоит уйти из жизни, кормят на 67 рублей в сутки. Плюс там работает много волонтеров, младший медицинский персонал. А мы решили организовать внебольничное питание – доктор Лиза, Лиза Глинка, подсказала в свое время. И потом подумали, что если мы кормим больных, то мы можем себе позволить кормить и врачей, и волонтеров. И вот стали этим заниматься. Потом построили третий этаж, подготовили и еще 25 коек появилось. Так вот. Если есть какой-то городской патриотизм, то в городе своем можно решать очень многое. Самый большой потенциал страны на самом деле – творческий, предпринимательский потенциал русского человека. То, что мы делаем, я пытаюсь этот потенциал как-то возбудить и использовать.        

- «Город без наркотиков». Вы имеете сегодня отношение к этой организации?

- Нет, к сегодняшней, я, конечно, не имею. Сегодня она уже не настоящая. Такая она уже стала коммерческая. Зарплаты себе повыписывали. Они не занимаются непосредственной работой. Но потихонечку я все-таки ситуацию мониторю, понимаю, что происходит и в какой-то момент подготовлю и вынужден буду по этой теме работать. Потому что за время моего отсутствия там смертность выросла в три раза, и заниматься мне этим все равно придется. Но я все равно не опускаюсь, у меня в 2014 году вышла вторая книга «Город без наркотиков» и в это же время у меня вышла памятка для родителей, ее элементарно загуглить, прямо пишешь «Ройзман. Памятка для родителей».

В свое время, кстати, мы по Башкирии работали, по Уфе, года до 2007-2008. Мы знали ситуации, когда отсюда таскали, один бывший омоновец таскал в Уфу, знали, где в Уфе такие коррумпированные схемы тяжелые были, но мы работали всерьез там, по Уфе. У нас и сторонники были.

- Уточните, пожалуйста, детали.

- Ну, слушайте, мне надо погружаться в историю 10-15-летней давности. Какая-то часть героина приходила в Уфу и оттуда распространялась, что-то отсюда у нас затаскивали из цыганского поселка. Там один омоновец таскал. В Башкирии принимали на уровне капитанов милиции. Это давняя история. 

Вообще, я Башкирию знаю хорошо, у нас и башкиров здесь много. У меня в свое время был такой замечательный трехтомник башкирского эпоса. У меня очень уважительное отношение к Башкирии уже по той причине, что когда из Челябинской области или от нас заезжаешь, резкая граница такая – территория Башкирии ухожена вся и всегда. В каких бы деревнях, если идешь на сплав – хоть по Белой, хоть по Сакмаре – везде, где выходишь к жилью, везде все чисто, прибрано, даже в самых маленьких деревнях. И, конечно, Уфа очень ухоженный и чистый город. Я в свое время думал, что это только улицы, пошел по дворам, и увидел, что это так. И поскольку я в этом разбираюсь, я понимаю, что такая чистота и ухоженность, не может достигаться только коммунальными службами, это еще отношение к своей земле. То есть мне это было приятно. И, конечно, мне у Вас очень нравится картинная галерея, потому что такой Нестеров, который у Вас, его нет нигде. То, что я там увидел Бурлюка молодого, я не ожидал, но у вас был еще один замечательный художник, немножко недооцененный, Народный художник России Домашников. Мало от него осталось, правда, но это суперхудожник. Галерея очень мощная и то, что сделали такое хранилище современное, это, конечно, плюс огромный. Вообще, мне, конечно, у вас нравится, народ хороший.

- Спасибо! Приятно, когда так отзываются о родном городе. Вы говорите, что вернетесь в «Город без наркотиков». Когда планируете?  

- Я эту работу потихонечку наращиваю. Я хожу в школы и упор больше делаю на профилактику, в 9-е, 10-е, 11-е классы. Если будет интересно, могу и в Башкирию приехать, в Уфе договориться. Если соберете где-то 9-е,10-е, 11-е классы, я готов прочитать серьезную лекцию, которую дети запомнят, поделиться аргументацией серьезной.

- Наверное, возможно, связаться с мэрией Уфы.  

- Слушайте, а я же Ирека знаю (Ирек Ялалов, мэр Уфы, - ред.).

- Кстати, а как Вы можете его охарактеризовать?

- Я хочу сказать, что он толковый. Он толковый совершенно. Но он бы мог себя проявить в том случае, если бы он проходил через процедуру прямых выборов. Если бы он вышел на эту процедуру и был бы выбран жителями Уфы, то он бы раскрылся гораздо серьезнее. Но это касается не только его, но и любого. Потому что или тебе мандат вручает весь народ и ты отвечаешь перед всем народом, или тебя назначают. Большая разница. Но он толковый и он любит и свой народ, и свой город, мне понятно, что он делает.          

- В 1999 году Вы открыли единственный в России частный Музей «Невьянская икона», где мы сейчас находимся,  и выпустили одноименный альбом, который разошелся по всем крупнейшим библиотекам мира. Как часто Вы здесь бываете?

 - Я здесь бываю всегда, постоянно. Потому что у меня над ним квартира. Я здесь делал три этажа под музей. Здесь должен был быть музей художников Екатеринбурга и Музей Невьянской иконы. Но был кризис, сложности, в конце концов два этажа: на верхнем Невьянская икона и на нижнем Музей Брусиловского. Кстати, Брусиловский в свое время по Уфе подсказал – он там бывал, там его работы тоже есть – там есть несколько человек. Там Теняева работы есть, Брусиловского работы.

Вообще, это был первый в России частный музей иконы. Это культура и искусство старообрядцев горнозаводского Урала. И, понимаете, я когда говорю – Башкирия – я вдруг понимаю еще те места, где собственно башкирские территории, но административно они не входят в территорию Башкирии. Допустим, Невьянское иконописание был Уфалейский завод, Шамахинский завод, Нязепетровский завод и там живут башкиры, а территория как бы административно не башкирская. Хотел сказать, что на территории Башкирии это тоже было. Есть ряд очень хороших Невьянских икон в вашей картинной галерее, я был там, смотрел, описал. Кстати, иконное собрание тоже хорошее. Когда-нибудь это будет экспонироваться очень хорошо.

И еще. Уфа, конечно, хорошеет и это видно. Но, во всяком случае, как сделали центр – это абсолютно европейский город. И еще момент, что мне понравился во всяком случае в центре Уфы – практически нет граффити. У нас с этим ситуация хуже. Все-таки у башкиров какое-то свое отношение к своей земле, что можно понять. Я не так давно был в Уфе, меньше года назад.      

- Как Вы думаете, какие времена переживает  культура в современной России?

- Есть проблемы. На самом деле многое не востребовано. Происходит некоторое упрощение. Это связано во многом с позицией первых лиц. Я же подхожу к этому совершенно иначе. Допустим, я хорошо знаю Русский Север. У меня куча экспедиций. Есть то, чем славились русские – деревянное зодчество. Так вот, чтобы спасти все храмы – в число памятников Русского севера входят не только они – требовался 1% от тех денег, которые потратили на Сочи. Никто бы не заметил. Но на эти деньги можно было бы спасти все памятники Русского севера. Вопросы приоритетов. Культура, так же как и медицина, так же как и образование, попадает вот в эту вилку. Это не вопросы финансирования, а вопросы приоритетов. На что-то денег не жалко, а на что-то жалко. На пропаганду тратятся просто сумасшедшие деньги. Допустим, на пиар-обслуживание нашего губернатора тратится 500 с лишним млн рублей в год. На эти деньги можно сделать столько всего. Не нужно вот для губернатора, на мой взгляд, не нужно никакого пиара вообще. Делай, работай, делай дела, твои дела будут о тебе говорить. А когда у тебя есть доступ ко всем СМИ, СМИ начинают на тебя работать, ты можешь вообще ничего не делать. Это большой соблазн, это не только данного случая касаемо, а вообще в принципе. То, что наша страна тратит на пропаганду - и внутри страны, и на внешнее, - во-первых, это слишком навязчиво, во-вторых, это огромная затрата денег не продуктивных совершенно. Это оболванивание населения. И, конечно, если эти деньги тратить на культуру, на образование, а я вообще считаю, что самое важное сейчас – это образование и медицина, потому что за наличие современного оружия, за наличие ядерной бомбы, в этом мире уважать уже никто не станет. Относятся как к дураку сдубиной. Будут сторониться, избегать, а уважать так-то не будут. Уважают за другое – за освоение космоса, уважают за отношение к старшим, образование, медицину, культуру.       

- На Ваш взгляд, есть ли время у среднестатистического россиянина думать о культуре ?

- Слушайте, ну, всегда есть время думать о культуре. И, вообще, культура – это то, что спасает, это основной коммуникатор между народами. Вот говорят: «основной контакт между народами – это торговые контакты». Торговые контакты, да, какой-то контакт между народами есть. Потом вдруг меняются караванные пути, меняются конъюктура и о том, что были какие-то торговые контакты между народами, археологи через пять тысяч лет какой-нибудь черепок покажут и скажут – были ли эти контакты вообще. Есть политические контакты, но как показал опыт, в частности, с СССР и фашисткой Германией – два совершенно дружественных режима были, потом дошло до дела и развернулось все  на 180 градусов. Взаимная приязнь и поддержка сменились ненавистью, войной и так далее. Поэтому тоже так себе контакты политические. Но культурные контакты, взаимопроникновение культур, - это то, что невозможно навязать сверху. Это искренняя симпатия между народами, это самое важное, что может быть и это то, что не дает переступить потом какую-то черту, спустить курок и так далее. Поэтому культура как коммуникатор, а у русских огромный запас, мощность культурных пластов, во всяком случае то, что относится к европейскому периоду, к XVIII, XIX и XX векам, - то, за что русских уважают. Есть ряд таких феноменов – русская иконопись, русский авангард, русский балет, классическая музыка, - и они востребованы во всем мире. Именно эти проявления культуры и нам остается это как-то поддерживать, приумножать.         

- Как Вы понимаете то, кто наш современник, как он живет и куда стремится?

- Сложные вы задаете вопросы. На мой взгляд, серьезная проблема – раньше у гораздо большего количества людей было какое-то желание принимать участие в жизни страны. В последние годы власть показала, что она может спокойно обходиться без граждан. Очень много активных, деятельных, серьезных людей просто отошли на обочину и смотрят, что получится. А когда власти надо на кого-то опереться, говорят: «Так это вот, давайте все миром подключайтесь», а им в ответ говорят: «Знаете что, вы хотели без нас порулить, ну, давайте, рулите, а мы посмотрим». Появилась апатия у многих. Люди не хотят идти на выборы, не понимают, что происходит, потому что стратегического плана нет, какие-то совершенно хаотичные движения. И вот очень многие дистанцировались. На самом деле страна лишается вот этого серьезного творческого, предпринимательского потенциала русского человека. Говорю русского, ну на самом деле в виду имеется российского. Мне «русского» говорить проще. Вот такая вот история. Короче, рецепт у меня один – это честные выборы и независимый суд. Я совершенно точно знаю, что надо сделать. Это надо добиться честных выборов и независимого суда. Все, если эти два пункта будут выполнены, то все остальное будет. Потому что власть, которая не участвует в конкурентных выборах, а у нас власть уже давно не участвует даже уже на региональных выборах, когда нет конкуренции и тебе не дышат в затылок, когда нет никакого подвоха и ты точно знаешь, что попадешь и снова выберут и никуда не денутся, а тебе зачем торопиться-то? Тебе куда бежать и зачем торопиться? И, наоборот, когда появляется у власти конкуренция, когда каждый шаг отслеживается, когда оппозиция говорит – вот это, вот это и вот это неверно – мы исправим вот это, вот это, а мы еще можем сделать вот так, то власть вынуждена соответствовать, очень внимательно прислушиваться к желаниям своих избирателей. Любая конкуренция всегда повышает качество власти. И, наоборот, если нет конкуренции, у власти остается только одна задача – всегда оставаться у власти, что в общем-то мы сейчас и наблюдаем.   

- Вы гордитесь личным знакомством с Окуджавой, Ростроповичем, Евтушенко. Как полагаете, будучи уже зрелым человеком, зачем судьба подарила встречи Вам именно с этими людьми?

- Слушайте, мне вообще очень сильно в этой жизни повезло. Я встречался с крупнейшими русскими учеными и каких-то особых для этого усилий не предпринимал. Как-то жизнь так выводила. Думаю, что это было связано с тем, что у меня был свой багаж. Я всегда писал стихи. Мои стихи знали.  Как только у меня появилась возможность, я стал вкладывать свои деньги в серьезные издательские проекты, в создание музеев, в помощь другим. Я историк-исследователь, меня научное сообщество приняло. Конечно, большую роль сыграл Герольд Иванович Вздорнов, крупнейший русский ученый - древнеруссник, который меня ввел в сообщество. И так получилось, что я знал лично многих министров культуры, директоров всех музеев, сотрудничал со всеми и продолжают общаться со многими академическими учеными. Это моя жизнь. Там мне гораздо комфортнее, чем здесь.

Булата Окуджаву вспоминаю, конечно, когда слышу его песни. С Ростроповичем я здесь встречался. С Евтушенко у меня, конечно, очень хорошая история была. Это был 1988 год в Омске. У него было выступление и он меня заметил, мы с ним долго разговаривали. Прямо всю мою рукопись стихов отлистал, поставил такие крыжики, написал записку Ковальджи: «Дорогой Кирилл, горячо рекомендую тебе талантливого Женю Ройзмана». Потом через несколько лет меня опубликовали в «Юности», но для меня это был пример отношения Евтушенко к молодым поэтам. И я с тех пор всегда всем молодым поэтам старался помогать и книги издавать.     

- Говорят, что Ройзман коллекционирует красивые человеческие поступки. Можете озвучить, как выглядит самый невероятный по красоте человеческий поступок?

 - Слушайте, у меня много таких историй. У меня вышла последняя книга «Икона и человек», там этот рассказ коротенький есть – «Уважаю русских». Я, действительно, коллекционирую красивые человеческие поступки, мне нравится.

Это была история, когда в 50-х годах в Алапаевске жил один молодой художник, он был единственный стиляга в Алапаевске, работал в доменном цехе, рисовал картинки и кто-то видимо что-то сказал и его вызвали в КГБ, сказали: «Давай, еще немножко порисуешь, и мы тебя посадим». А в те годы это была не пустая угроза. Он пришел домой и пригорюнился. А у него мама пожилая, отец умер после войны от ран, братья с сестрами. И мама ему говорит: «Что, Юрка, переживаешь?». Он говорит: «Переживаю». Она: «Страшно тебе?». Он: «Вообще страшно». Она говорит: «А рисовать-то хочется?». Он говорит: «Еще больше хочется. Но они меня посадят, так и сказали». И вот они сидят у окошка, пригорюнились такие, уже смеркается. А потом мама ему говорит: «Знаешь, что, Юрка, я ведь придумала». Он говорит: «Что ты, мама, придумала?». Она отвечает: «Юрка, я придумала, давай-ка вместе рисовать, пусть нас вместе сажают». И стала такая замечательная художница – Анна Ивановна Трофимова, которая рисовать начала в такой ситуации, чтобы сына одного не посадили, а вместе с ней если что. Кстати, я ее альбом потом издал.    

- А какие поступки преобладают у Вас? Какой из поступков для Вас настоящая гордость и какой - огорчение?

- Да не, что я буду про огорчения. Мне огорчений в жизни достаточно. Мне нравятся красивые человеческие поступки. И что я буду сам о себе что ли рассказывать?! 

Дорогие читатели! Приглашаем Вас присоединиться к обсуждению новости в наших группах в социальных сетях - ВК и Facebook