#ИнтервьюГорОбзор.ру Мусалим Кульбаев: «При общении с молодежью должно быть минимум фальши» - новости Уфы и Башкирии

-  Мусалим Георгиевич, Вы согласны с мнением, что любой человек либо развивается, либо деградирует и третьего не дано? 

- Абсолютно согласен. Потому что даже человек, который стоит на месте, на самом деле идет назад. Стоящий человек – уже отстающий. Нужно непрерывно двигаться вперед. Это в идеале, говорить об этом, конечно, легко. Нужно стараться всегда развиваться, заниматься саморазвитием, побольше читать.

- Если говорить обо всем человечестве, то что глобального произошло за последние почти 100 лет? Как можно оценить этот результат – насколько он позволяет идти вперед? 

- Это очень сложный вопрос. За последние 100 лет произошли две страшные мировые войны, которые поставили под большие вопросы все понятия морали, этики, нравственности. То, что происходило в течение этих войн, вообще ставит перед человечеством какие-то гигантские, глобальные вопросы. Что мы вообще из себя представляем? Так ли уж значительна эта пленочка цивилизации, которой мы обросли? Почему так подозрительно просто превратить человека в животное? А если говорить о развитии, то, конечно, все это тоже глобально и фундаментально. И полеты в космос, и все эти новые технологи, и роботизация. Как-то это все уживается между собой. Концлагеря как-то параллельно существовали с теми, кто разрабатывал компьютеры, телевидение и т.д. В общем, совершенно очевидно, что после прошедших ста лет, после двадцатого века, человечество уже никак не может оставаться прежним. 

- Что такого произошло, что Вы решили поставить пьесу под названием «Самоубийца», написанную 90 лет назад? Что Вас заинтересовало в этом произведении больше всего?

- Этот спектакль как раз из серии этих самых размышлений. В программке написано, что спектакль посвящен 100-летию Русской революции. И мы как раз говорим об этом прошедшем веке, о том, что прошло 100 лет. И как раз вот эти печальные размышления о том, что случается с человеком, который потерял Бога и потерял его в себе, как из этого всего выруливать. На самом деле, этот спектакль о расчеловечивании. О том, почему это так просто и почему между криками «Подсекальников, вы наш герой!» и криками «Расстрелять его!» может пройти полтора-два часа. 

- Почему же эта пьеса до сих пор актуальна?

- Да, это удивительное дело. Она действительно очень актуальна. Классические пьессы поэтому и классические, потому что задают вечные вопросы. Отвечать на вечные вопросы мы, к сожалению, не научились, но задавать их более-менее получается. И вот она актуальна, потому что проблема человека, выброшенного из мейнстрима, из течения жизни, человека, который разжалован, вдруг стал не нужен как человек. Все внимание - просто к человеку. Это, к сожалению, очень актуально и сейчас, и боюсь, что это будет актуально еще много лет, если не всегда. 

- В основе произведения – отношения человека и власти. По сюжету события происходят в советское время. По Вашему мнению, насколько изменился менталитет российского народа? Полицейское государство – это сегодня про нас?

- Я бы не сказал, что кардинально изменился менталитет. Насчет полицейского государства не соглашусь. В этом отношении разница есть, уровень прав и свобод относительно 30-х годов ХХ века, конечно, колоссально изменился. Проблемы между личностью и властью все равно, конечно, существуют и сохраняются, будут всегда существовать и сохраняться. Но сейчас, конечно, не одно и то же с тем, что было. Но никогда не будет лишним предостеречь. 

- Тема суицида – одна из наиболее острых на сегодня. Наша страна в числе лидеров по печальной статистике. Как Вы объясняете эту тенденцию? Что видите Вы? 

- Ну это очень печальная тенденция. В нашем случае самоубийца – никакой не самоубийца. Там практически со второй страницы понятно, что этот человек никогда с собой ничего не сделает. Он просто придумал себе сказочку, которая резко поднимает его самооценку. Он вдруг стал заметен, важен, нужен всем, это просто такой очередной миф, который позволяет ему чувствовать свою значительность и важность. И вообще в этой пьесе сплошные перевертыши, там нет же представителей каких-то настоящих, как и в «Ревизоре»: ревизор – не ревизор, самоубийца – не самоубийца, интеллигент – не интеллигент, писатель – не писатель. Все перевернуто, абсурдный мир.

А в общем тенденция – прямое указание на то, что только человек окончательно и полностью потерявший смысл существования может решиться на этот опрометчивый и непредотвратимый шаг. Это если говорить вообще о таких настроениях. Это, конечно, все-таки в разных случаях по-разному, но в основном это, мне кажется, говорит о слабости. 

- Так почему именно в нашей стране эта тенденция так развита?

- Я очень затрудняюсь ответить на этот вопрос. Наверное, это глобально, напрямую связано с тем, что многие люди просто не находят себе места в этом, видимо, изменившемся мире. И это очень грустно, потому что место есть всегда. 

- Одна из мер, которая предпринята, - ограничения для СМИ в части освещения темы суицидов. То есть проблема есть, но говорить о ней надо аккуратно. Это объективная мера, на Ваш взгляд? 

- Трудно сказать опять-таки. Может быть, какой-то момент популяризации в этом видится, нагнетание упаднических настроений, не знаю, не знаю... В театре дело по-другому обстоит, мы все-таки менее зависимы. 

- А через искусство стоит об этом говорить?

- Почему бы и нет? Если делать вид, что проблемы не существует, она же не перестанет от этого существовать. Языком искусства стоит об этом говорить, пытаясь пробудить общество. О бездомных, о беспризорниках разговаривать, о наркомании. О всяких неприятных проявлениях, которые существуют, иметь хотя бы позицию по этому поводу. Но исключительно с точки зрения позитивных попыток предотвращения. Мир же огромен, богат и прекрасен. Надо стремиться уметь видеть это все, склонять к этому общественность. Да, мне так кажется. Может быть, я оптимист неисправимый. 

- В одном интервью Вы говорили, что в основном стараетесь затронуть темы, которые ближе к молодежи. Что, по-вашему, интересно поколению интернета? Что важно до них донести?

- Молодежь очень неоднородна. Что ей может быть интересно - только об этом мы и думаем в последнее время. Что может вызвать неподдельный интерес. Мы читаем очень много современных пьес, раздумываем над этим. Иногда вещи классические оказываются актуальнее, чем пьесы, написанные вчера. Во-первых, я не склонен к старческому брюзжанию, что молодежь - все они не такие, неправильно живут, неправильно ведут себя. Я думаю, молодежь наоборот в основной массе своей очень интересная, очень позитивная, очень подвижная. И просто в общении с ними, в тех работах, которые мы делаем, должно быть минимальное количество фальши. Ее не должно быть совсем. Если будет серьезный разговор на серьезную тему - без снисхождения, без менторского тона, без излишнего поучения. Надо с ними честно разговаривать, на равных. И мне кажется, что тогда им будет интересно. Интересно им будет все, что талантливо и искренне. 

- А к современной драматургии как относитесь?

- В общем - хорошо. Просто сложно там найти темы, которые реальный отклик вызывают и в труппе, и в зрительном зале. Они немного фрагментарные. Но достаточно много хороших пьес. И их обязательно надо ставить, обязательно. Потому что театр без современной драматургии рискует превратиться в музей. Сколько угодно можно ставить классики, и пусть она даже будет лучше написана, но без современной драматургии театр жить не может. И тут уже начинаются вещи вкусовые. Очень много пьес дисгармоничных, диструктивных, даже хорошо, талантливо написанных. Они говорят о некотором диструктивном, дисгармоничном мире. Мы же все-таки живем в мире, который переполнен неврозами, этим мы расплачиваемся за высокий уровень цивилизации, благ, всяких удобств. Сейчас попробуйте-ка забыть сотовый телефон на два часа дома - все, невроз обеспечен. 

- Спектакль «Самоубийца» Вы поставили, не отклоняясь от текста Н. Эрдамана. А как Вы относитесь к вольной интерпретации классики? У Вас был подобный опыт работы?

- Практически любой спектакль, поставленный по классическому произведению, он все равно становится спектаклем трактовки. Никому не будет интересно посмотреть иллюстрированный текст, ну скажем, «Скупого» Мольера. Все равно же мы ставим любые пьесы с точки зрения общего опыта человечества, которое оно нажило. Я ставил «Маугли» - вот момент, когда не воспроизводится история с ушками, хвостиками и прочими делами, а очень серьезно и довольно вольно трактуется, но при этом не уходит от основной авторской идеи, от основного авторского посыла. Я думаю, это самое интересное в театре. Люди приходят все-таки за трактовкой, а не за текстом пьесы.

- В той же Вашей постановке «Самоубийца» есть сцена, где актер играет пьяного. Его исполнение показалось мне скопированным с Мягкова в «Иронии судьбы». Ставили ли Вы ему в пример Евгения Лукашина? 

- (Улыбается) Нет, такой задачи не было. Есть в этом небольшая цитата. Я не знаю, до какой степени это случайно произошло. Может быть, все подвыпившие интеллигенты примерно одинаково выглядят, не знаю. Ну да, была там перекличка. Но такой специально задачи не ставилось.

- Как Вы вообще строите свою работу с артистами? Вы строгий режиссер?

- Нет, нет. И я не боюсь в этом признаваться. Насчет «не боюсь» я шучу. Нет, не строгий. Я вот, что думаю: вообще принято считать в сознании большинства, что режиссер должен быть такой совершенно фанатичный, оторванный от жизни и мира человек. Он должен гореть синим пламенем от своей идеи и быть бескомпромиссным, кидаться пепельницами в актеров, связками ключей, гоняться за ними с обломком швабры, кричать обязательно: «Все не то! Никуда не годится! Все свободны до вечера!» Бывает и так многожды, бывает не так. Лично мне это не очень интересно, я всегда воспринимаю актеров как сотворцов. Ну это само собой, я думаю, что все так воспринимают, даже те, кто орут с утра до вечера непрерывно. Просто мы все серьезные, взрослые, профессиональные люди. И коллеги. Никто ни на кого не работает. Я не председатель колхоза, при всей любви к колхозу. И надо все время вкладываться в рамки профессиональной терминологии. Желательно быть заразительным, желательно увлекать идеей и произведением, и тогда артисты покажут просто чудеса своих бесконечных возможностей. Чем если они будут сидеть и бояться лишний раз что-нибудь попробовать, чтобы их в очередной раз не обругали, не обвинили в бездарности и неспособности что-либо делать. Немножко путанно я ответил. Смысл в том, что актеры - это наши соавторы. И у нас обычно все происходит весело, миролюбиво, не всегда просто, но всегда с взаимным уважением. 

- Что хуже: когда актер недоигрывает или переигрывает?

- Конечно, когда переигрывает. Вот это и есть та самая фальшь, которую современный зритель уже никак не может простить. Много чего простят.И если не доиграет - простят, и если ошибется - простят, но если будет фальшивить равно переигрывать, пересаливать, перестарается - не простят. Это на профессиональном языке называется «наигрыш». Это бьет прямо по ушам.

- В следующем году будет 20 лет, как Вы служите в Национальном молодежном театре. И также в следующем году будет праздноваться 100-летие со Дня рождения башкирского советского писателя и поэта Мустая Карима. Как Вы оцениваете значимость его фигуры?

- Мустай Карим, безусловно, личность огромного масштаба, поэт, прозаик, публицист, мыслитель и философ планетарного уровня. Имел счастье личного знакомства с этим замечательным мастером, много довелось поработать над произведениями Мустафы Сафиевича. Уверен, что живое, мудрое слово Мустай-агая будет необходимо и востребовано людьми ещё многие-многие годы.

Дорогие читатели! Приглашаем Вас присоединиться к обсуждению новости в наших группах в социальных сетях - ВК и Facebook